Ники для аськи и квипа - Ники - никнеймы - Ники для контакта, одноклассников

Сейчас вы смотрите Ники для аськи и квипа. Для того, чтоб подобрать себе другие НИКИ для девушек и парней, воспользуйтесь поиском по сайту.

—    Ну, я и есть Данила, а отец мой Спиридон! Что вам угодно? — ответил он мне довольно недружелюбно.
—    Мне нужно добраться до Алушты. Не можете ли вы захватить меня? Литер у меня в порядке.
Он своей толстой, поросшей черным волосом рукой отвел мои бумаги,
—    По служебному делу или по личному?
Мне очень хотелось сказать, что по служебному, но соврать я не решился.
—    По личному.
Своими светло-серыми, довольно добродушными глазами он оглядел меня.
—    Кто дожидается? Матушка? невеста?
Это уже было вторжение в мою личную жизнь. От слова «невеста», как мне тогда казалось, за версту разило затхлым мещанством. Да и кто мне Марианна? Но спокойно-добродушные глаза из-под мохнатых бровей глядели испытующе, и я со вздохом сказал:
—    Невеста...
—    То добре,— произнес Данила Спиридонович. Он взглянул на солнце.— Через два часа отчалим!
—    А как с билетом?
—    Билетом не торгуем.— Данила Спиридонович нахмурился.— Каюта наша — от! — Он указал пальцем на обширное помещение на корме, куда грузили кукурузу.— Туточки, на кукурузе. А если брезгуете, завтра утром пойдет пассажирский пароход, там и каюты.
—    Нет, нет, все отлично!
Итак, дела мои устроены, теперь нужно поскорее найти Валю. Адрес у меня был. Я шел но набережной, мимо красивых, южной архитектуры, особняков. В одних расположены были госпитали, и раненые бойцы в нижних рубашках, завязанных тесемками,— такая же нижняя рубашка была и на мне под гимнастеркой,— сидели па лавочках, на ступеньках крыльца, щурились на бешеное солнце. У некоторых на стриженых головах были из газет колпаки.
Порою на месте особняка виднелась только груда кирпича и обломков, иногда он представлял собою живописные руины. На одной из таких руин я увидел номер дома, который искал.
Верхний этаж был совсем разрушен, нижний все-таки можно считать что сохранился,— уцелело даже парадное, выложенное цветной керамикой, крыльцо. Дальше следовали полутемные сечи, потом прихожая, где высилась величавая вешалка. Из-за двери слышались веселые голоса. Туда-то я и направился и, каюсь, не постучав, отворил
дверь.
Не могу назвать комнатой то помещение, в котором я оказался. Потолок был, видимо, разрушен снарядом, из подвала поднималась веселая рощица тростника и молодого кустарника. Стены комнаты, тоже выложенные керамикой, уцелели, на них изображены были сцены из античной жизни.
Вдоль стен стояли грубо сколоченные топчаны. А на топчанах восседали обитатели седьмой комнаты Свердловского университета, той комнаты, в которой в декабре прошлого года я не раз ночевал у друга своего Левки.
—    Старик! — крикнул он, обнимая меня.
Да, здесь была вся седьмая комната: жуковато-черный, с мощными плечами и грудью Даня Петраков из Белоруссии, который шутил, что первая его должность была «замначстада», так как он свою трудовую деятельность начал с подпаска. Мой земляк, челябинец, Федя Соловьев в синих застиранных трусах, подвернув под себя ноги, сидел на топчане и с изумлением щурился на меня. Видно было, что он тоже рад меня видеть. Да и Шурка Тенин, с которым я не раз схватывался по теоретическим вопросам, тоже смотрел на меня вполне благожелательно. Тенин среди других товарищей казался щегольски одетым — на нем, кроме трусов, была еще майка.
—    А где Валя? — спросил я.
По Валя уже вошла, загорелая до черноты, с ласковым блеском в темно-синих глазах.
—    Юру ля!
Мы обнялись. Он нее как-то по-детски пахло солнышком, травой, молоком. В своей застиранной кофточке, с тоненькими руками, она была очень хороша, и я вспомнил о брате — почему его здесь нет?
—    Ну, садись, садись, старик, мы рады тебя приветствовать! — говорил Левка, расхаживая по комнате.— Ты прибыл прямо к обеду. Как, коммуна,— возвысил он голос,— накормим старика обедом?
Кличка «старик» была присвоена мне за то, что я отпустил бороду, которую, кстати сказать, перед поездкой сбрил.